Тим О`Брайен - На Лесном озере
– Каких же именно?
– Не валяй дурака. Если я их назову, они уже не будут неназванными, верно ведь? Так что давай просто скажем: «бум-бум».
– Чушь собачья, – сказал Джон. – Навыдумывал.
– Может, и так. – Тони отдал честь и нажал на воображаемый спусковой крючок – Как бы то ни было, мне ты уж очки не втирай. Если что, ох как мне жаль будет того бедолагу, который встанет у тебя на пути. Искренне, по-человечески жаль. – Он поиграл бровями. —Давай-давай, старый фокусник. Дурачим всех мудаков иногда, иных мудаков всегда. Тони Карбо не даст себя одурачить ни-ко-гда.
Он оттолкнул тарелку и помахал Кэти через весь зал.
– А вот и она, вся из себя свеженапудренная. Милое создание, верно? Мигни она только, и я пятьдесят фунтов сброшу. Шучу, думаешь?
18
Предположение
Миновав остров Магнуссона, Кэти подлила бензина и продолжала плыть на север мимо мыса Америкэн-Пойнт и острова Букет-Айленд, потом повернула на запад к поселку Энгл-Инлет. Большей частью была открытая вода, бескрайняя и голубая, и лодка шла по прямой, глухим равномерным стуком отзываясь на рассекаемые неуклонно движущимся носом волны. Кэти теперь было лучше. Утреннее солнце бодрило. Иногда она проплывала мимо островков, заросших деревьями до самой кромки воды, совершенно диких, слишком отдаленных для лесозаготовок; куда ни падал взгляд, все было густое, слитное. Даже вода казалась упругой непроницаемой массой, и небо, и осенний воз-Дух. Как мясо, подумалось ей, – как плоть какого-то гигантского зверя, существа слишком большого, чтобы ее городской разум мог его вместить. Все вокруг было насыщено цветом. Изредка она примечала то брошенную рыбацкую хижину, то полусгнивший причал; но вскоре леса стали еще глуше, еще непролазней, и следы человека исчезли вовсе. Ей было слышно, как разматываются мысли. Никакой больше политики. С этим ничто. Меньше, чем покончено навсегда. Политика ничто.
Она поставила регулятор газа на четверть, откинулась назад и отдалась солнцу и скорости. Золотой сентябрьский день, свежий, чистый и юный, и все, что ни возьми, родственно всему остальному. Все перемешано в ровное повторяющееся единство, деревья, бухты, небо и вода, и любой кусок дикой природы неотличим от любого другого куска. Кэти перекинула руку за борт, опустила в воду ладонь и стала смотреть, как озеро мгновенно стирает вспененный след. Единство, уничтожающее всякую единичность. А может быть, оно-то единичность и есть. Самое подходящее место, чтобы потеряться, подумалось ей.
Именно так, может быть, и вышло.
Может быть, неотличимость эта сбила ее с толку. Может быть, Букет-Айленд был вовсе не Букет-Айленд. Может быть, она проскочила узкий залив, в глубине которого находится Энгл-Инлет, прошла на какую-то долю мили больше, чем нужно, чуть неверно оценила место или направление. Замечталась, закрыла на минутку глаза, вытянулась и размякла под утренним солнышком. Всего лишь одна из возможностей. Никакого несчастного случая, банальная человеческая ошибка, и вот она безмятежно плывет себе дальше, вскоре уже по канадским водам, погружаясь в бескрайний мир лесов и островов, протянувшийся на север на многие сотни квадратных миль.
Она могла так плыть час и больше – уже заблудившись, но еще не понимая, как сильно она заблудилась Ее глаз не был натренирован. Городская женщина, она была лишена чувства местности. Не умела взять нужный угол по осеннему солнцу, не могла определить, где точно север, не понимала природных подсказок. Она не знала даже главного лесного правила: сомневаешься – остановись, сделай укрытие и жди, пока тебя найдут.
Почти наверняка она попыталась выбраться сама; и почти наверняка окончательно заплутала.
Итак, в какой-то миг тем утром она почувствовала первый толчок беспокойства. Слишком много прошло времени. С Джоном они дважды плавали в Энгл-Инлет, и оба раза это занимало от силы минут сорок от причала до причала.
Она посмотрела на часы. Ясное дело – надо развернуться и плыть назад. Держать на юг, смотреть в оба.
Она находилась в широком, изящно изгибающемся проливе, сбоку виднелись четыре островка; несколько секунд она медлила, прикидывая направление. Открыла красную канистру с бензином, подлила в бак, потом, описав плавную дугу, взяла курс на группу сосен примерно в миле от нее назад по проливу. Поднялся ветер – не сказать, чтоб сильный, но волны стали выше, шее и плечам временами делалось зябко. Тишину нарушал только вибрирующий звук от ржавого «эвинруда».
Кэти доверху застегнула свитер. Не беда, подумала она. Соединить две точки.
Потом больше часа она двигалась по прямой на юго-восток Ее окружал густой, плотный, величественный край – все в зеленом и голубом, – и ровное тарахтенье мотора успокаивала. Будет о чем порассказать за ужином. Опасное вышло приключение Может, Джон кое о чем призадумается. Что в его жизни главное, а что второстепенное, к какой категории относится супружество и не рискует ли он остаться без чего-то поважней, чем место в сенате. По-всякому ведь люди пропадают – иной раз так, как он и не предполагал, – и она прямо ему об этом скажет.
Напевая себе под нос, Кэти отрегулировала руль, прикинула меню ужина – два больших бифштекса, салат, холодное пиво, – а потом стала воображать, как будет рассказывать о случившемся. Хоть каплю сочувствия от него получить. Каплю внимания для начала.
На душе стало легко. Вот она рядом, счастливая развязка.
Через двадцать минут показался длинный каменистый остров, деливший пролив надвое; милю спустя остров кончился, но вскоре пролив опять разветвился, на этот раз на три узких рукава, петлявших среди лесистых берегов. Место показалось ей одновременно знакомым и незнакомым. Почему-то она выбрала средний рукав и поплыла по нему в коридоре из сосен и кустарника – все плыла и плыла, что-то уж слишком долго. Порой рукав расширялся, образуя уютные бухточки, затем сужался снова. Будто река, подумала она, только течения нет. Вода казалась стоячей, утратившей смысл и цель, как их брак; она существовала лишь постольку, поскольку была неопределенно связана со всем вообще.
Что странно, бояться она не боялась. Ей как бы даже нравилось находиться в таком положении. Она чувствовала в себе силу и спокойствие, как всегда, когда бралась за новый кроссворд – там тоже нужно было совладать с неумолимой географией, одолеть лабиринт, полный скрытых связей и скрытых значений. Ей нравилось решать задачки, находить ответы. Уже двадцать с лишним лет она начинала день с чашки кофе и кроссворда – своеобразная разминка, что ли, – и какое-то особое довольство мягко расцветало во всем ее теле, когда разбитое на квадратики пространство вдруг обретало стройность и смысл. Это была не просто привычка – что-то в самих ее генах Девочкой она жила в мире загадок, где поверхности вещей были масками, где самые обычные предметы жили сложной и бурной жизнью со своими печалями и стремлениями. Она помнила, как давала всему на свете тайные имена, как затевала беседы со стульями, с деревьями. Нелепо, конечно, но она ничего не могла с собой поделать. Она никогда не допускала мысли, что мир может быть безразличен к своему собственному существованию, и хотя Кэти давно уже не ходила ни в какие церкви, ей казалось, что всем на свете должен управлять какой-то единый принцип, какой-то элемент сознания, и приобщаемся мы к нему, сочувствуя другому человеку. Джон, подумала она. Вся эта печаль под тусклой серой поверхностью глаз. Насколько легче быть одной, далеко от него.
Впереди открылось широкое пространство воды – ярко-синей, холодной на вид. Она посмотрела на солнце – сколько осталось до темноты? Часов пять, решила она. Энгл-Инлет должен быть где-то южнее, может быть, чуть к юго-западу.
Она кивнула, сказала себе «Ладно, ну что ж» и взяла курс на юг – вернее, туда, где, по ее мнению, был юг, – время от времени сверяя направление по солнцу. День был ясный и ветреный; прозрачные белые облака вереницей бежали на восток. Она сбавила скорость и больше двух часов двигалась по цепочке сверкающих озер и заливов, которым, казалось, не будет конца. По берегам – ни единой хижины, ни единой лодки. Кое-где клонился под ветром камыш, порой пролетала утка или гагара, но большей частью – унылое однообразие леса и воды. Спустя некоторое время на нее напала дремотная лень, какая-то отрешенность. Вдруг она стала петь детские песенки; потом рассмеялась, вспомнив неприличный анекдот Хармона про бурундука и глухую носорожиху. Мгновенной судорогой пробежало чувство вины. Не то чтобы она любила когда-нибудь этого человека – нет, и близко ничего не было, но стыд из-за случившегося все еще оставался при ней. В памяти возникли его обнаженный белый торс, пальцы – толстые, мясистые, не подумаешь, что такие могут быть у дантиста. Даже не верится, что она к нему что-то чувствовала.
Хватит, решила она. К чертям.
Все-таки ей трудно было сосредоточиться на лодке. Трудно было собраться, проявить волю. Сверху светило, не грея, большое бледное солнце. Мало-помалу дело шло к сумеркам.
